cicerone2007

«...Вновь я посетил
Тот уголок земли, где я провел
Изгнанником два года незаметных.
Уж десять лет ушло с тех пор - и много
Переменилось в жизни для меня,
И сам, покорный общему закону,
Переменился я - но здесь опять
Минувшее меня объемлет живо,
И, кажется, вечор еще бродил
Я в этих рощах».

Я в этих рощах бродила 37 лет назад. Страшно сказать, вся жизнь Александра Сергеевича уместилась бы в этот промежуток.





В жизни за это время переменилось очень многое, но посещение заповедника оставалось в памяти все годы. Это было светлое воспоминание. У нас закончилась искусствоведческая практика в Новгороде и Пскове после первого курса, и мы, несколько человек, отправились в Пушкинские горы. Местная гостиница показалась нам раем после псковской турбазы. В домах Михайловского и Тригорского мы побывали, но лучшее – это были прогулки по окрестностям, земляника, полевые цветы, сосновый дух. Вот и сейчас я реагировала, прежде всего, на растительность:



И любовалась далями, которые даже в хмурый день были прекрасны:



Вот только новые времена принесли новые тревоги. За извивами Сороти появились коттеджи «новых русских». Эти агрессивные «питерские», недовольные тем, что руководство заповедника вслух заговорило об охранных зонах, подключили административный ресурс для борьбы с непонятливым директором заповедника. Остается только пожелать музейщикам мужества в этой ситуации.



Дом в Михайловском не может похвастаться теплотой Тригорского:
http://cicerone2007.livejournal.com/43939.html
Вероятно, потому что здесь хранителям приходится быть максимально серьезными. А подлинного здесь ничего не сохранилось. Игровые элементы кажутся музейщикам неуместными. Есть лишь одно, что «согревает» этот дом – букеты цветов. Именно они, а не музейные муляжи, остались у меня в памяти после первого посещения музея. Любовно составленные из тех, что растут в поле и на здешних клумбах, они – само воплощение радостной стороны сельской жизни.



Да и деревья в Михайловском хороши. Я не про «аллею Керн». Ее дни уже сочтены. А про новые деревья, естественно сменившие стариков. Как же прекрасна береза около дома, ветви которой почти достигают земли:



А этот бульдонеж растет у старого яблоневого сада. С ним у меня связано самое яркое воспоминание о той студенческой поездке. Мы с подругой пришли в Михайловское вечером. Музей был уже закрыт. По дороге пообщались с огромным котярой, который при знакомстве, как барбос, подавал лапу. Вдруг зазвучали колокола. Это были колокола Святогорского монастыря. Их настраивали в усадьбе. Мы присели на скамью. За спиной был яблоневый сад, примыкавший к дому Гейченко. Вдали в саду общались несколько человек. Мы увидели мольберт. Художник писал портрет какого-то пожилого человека. Минут через десять седой запел. Он прекрасно пел старинные городские романсы, многие из них мы слышали впервые. Это был Козловский.



Не помню, какие стихи Пушкина вспоминались нам в студенческие годы. А сейчас, бродя по Михайловскому я повторяла вот это:

«Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Все чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи».